Никита Абдулов
Артем Абрамов
Регимантас Адомайтис
Григорий Антипенко
Яна Аршавская
Елена Бирюкова
Валда Бичкуте
Олег Блинов
Константин Блоцкий
Анастасия Богатырёва
Евгения Бордзиловская
Евгения Борзых
Мария Боровичева
Светлана Брыксина
Веста Буркот
Анастасия Веденская
Артем Вершинин
Наталия Власова
Дмитрий Володин
Вера Воронкова
Александр Галибин
Валентин Гафт
Тарас Глушаков
Алена Гончарова
Анна Горох
Никита Григорьев
Юлия Деллос
Татьяна Демакина
Мирослав Душенко
Виталий Егоров
Владимир Епифанцев
Сергей Зарубин
Григорий Зельцер
Ирис Иванова
Татьяна Казанцева
Роман Керн
Иван Клещевников
Елизавета Климова
Алексей Князев
Евгений Князев
Павел Конёк
Евгений Константинов
Дина Корзун
Ульяна Кравец
Ольга Левитина
Ольга Листратова
Максим Литовченко
Тимур Лукин
Алексей Лысенко
Ольга Львова
Дарья Макарова
Сергей Маковецкий
Сергей Марин
Денис Матвеев
Дмитрий Миллер
Александра Мошкова
Петр Нестеров
Ксения Нестерова
Денис Никифоров
Серафима Огарёва
Игорь Огурцов
Ольга Остроумова
Елена Панова
Мария Пестунова
Галина Петрова
Людмила Полякова
Егор Попов
Наталья Попова
Анна Рыцарева
Александр Самсонов
Татьяна Селиверстова
Александр Сибирцев
Григорий Сиятвинда
Мария Сокольская
Семен Стругачёв
Мария Сурова
Анастасия Тимушкова
Григорий Трапезников
Егор Трухин
Александр Тютин
Никита Уфимцев
Луи Франк
Алексей Хардиков
Артем Черкаев
Анастасия Чернышова
Николай Чиндяйкин
Алексей Щелаковский
Анна Щербинина
Софья Юрко
Сергей Юрский











Уважаемые актеры!

Агентство «Арт-партнер Синема» не является актерской базой!

Убедительно просим Вас не обременять нас своими фотографиями, письмами и звонками на эту тему. Спасибо!


Владимир Епифанцев: «Меня микробами не прошибешь»

Актер и режиссер Владимир ЕПИФАНЦЕВ известен как штатный маргинал театральной Москвы. Его спектакли считались едва ли не самыми скандальными зрелищами столицы, в них проливались литры крови, а классические сюжеты превращались в некое подобие черной мессы. Правда, знатоки утверждали, что при этом Епифанцев остается актером, который, несмотря на свою экстравагантность, способен на открытую страстность и высокий трагизм. Сегодня Епифанцев спектаклей не ставит. Сегодня он снимается в кино. «Антикиллер-2», «Мама не горюй-2», «Граница. Таежный роман», «Ненасытные», «Живой», «Фартовый»… Роль в последней картине даже принесла ему приз на фестивале «Дух огня», проходившем в Ханты-Мансийске, а главное — Владимира Епифанцева узнала широкая публика.

 — Говорят, что вы остепенились, стали цивильным и перестали заниматься ерундой. Первым это заметил, по-моему, Анатолий Смелянский в спектакле «Сон в летнюю ночь».

 — А что написал Смелянский?

 — «Владимир Епифанцев, кажется, начинает взрослеть. Оно и правильно, сколько можно оставаться Маленьким и Ужасным».

 — Я так давно не занимался театром, что не помню, какого профиля критик Смелянский. Я не помню, кто меня вообще хвалил из критиков. Если какие-то газеты пишут обо мне хорошо, то это газеты радикального направления. Потому что все, что происходит в театре сегодня, есть обычная поп-культура. И она имеет мало общего с аутентичными вещами, связанными с искусством. Фундаментальными, мощными, ужасающими тенденциями в этой области. Но настоящее искусство только на ужасе и основывается, проникая в человека, в самые его тайные глубины.

 — Иных эмоций, например восторга, вы в искусстве не признаете?

 — Через ужас и достигается восторг. Оттенки ужаса разные, на его фон может накладываться линия или нить любого свойства. Когда мы определяем для себя этот фон и находим способности его воссоздать, вот тут-то и имеем право на любой жест. На любое высказывание в области лирики, нежности, каких-то сантиментов и так далее. Но пока мы не научились смешивать краски ужаса, сделанные непонятно из чего, из каких ядов, до тех пор все наши попытки будут похожи на суррогат, вредный для крови. Уничтожающий наше тело, наш мозг и дух. Я говорю это потому, что всегда ориентировался на западное искусство. В музыке, в живописи, в театре.

 — Чем же вам так отечественное-то искусство не угодило?

 — А чем оно может угодить? Когда были такие фильмы, как «Коммунист», меня это впечатляло. Настоящие эпические полотна с настоящими героями, с выразительными лицами, с внятными текстами и внятными, сильными поступками. Они могли заставить зрителя плакать. Но на сегодняшний день ничего подобного никто не делает.

 — Вот и сделали бы…

 — Я и делаю. Просто другим способом, другими интонациями и другими красками. Потому что и время другое, и ритм, и я воспитан иначе. Я ищу свой собственный ответ на те впечатления, которые получал в детстве. И если критики воспитаны не так, как я, естественно, мой ответ для них непонятен. Он обращен не к тому театру, сидя на котором они трапезничают, выписывая свои литературные «па». Да, мне близок западный европейский театр. Экспериментальный театр. Его очень редко можно увидеть здесь, не сразу можно увидеть и в Европе. Но он есть, я знаю. Он есть у меня на видео, на некоторых спектаклях я присутствовал сам, когда их привозили в Москву. И я знаю, с кем веду диалог в этом смысле.

 — В своем «Прок-театре» вы проповедовали текст как визуальный образ, пытаясь заменить слова мизансценами, декорациями, пластикой. Выработали технологию перевода вербального в визуальное?

 — Я не знаю особых секретов. Просто, читая текст, сразу представляю, как и в каком пластическом контексте его возможно произнести. Сама по себе литература скучна. Но как только я нахожу в ней зерно сакрального, для меня она сразу становится «съедобной». Начинает меня питать, я наполняюсь кровью, мои вены пухнут, пульс учащается. Я начинаю извергать из себя нечто, сотрясая и прокачивая пространство. Я как насос. Главное — чтобы было куда подсоединиться.

 — Лучше, конечно, к Шекспиру?

 — В его драматургии есть зерно сакрального, безусловно. У Шекспира хитро переплетены и противоречия, и избитость, которую можно по-прежнему избивать, получая от этого новый смысл, и кошмары, которые могут выглядеть сегодня в театре как угодно — могут выглядеть как комедия, а могут выглядеть как настоящий ужас. И для меня неважно, какая будет пьеса — «Сон в летнюю ночь» или «Макбет», они могут быть одинаково смешны и одинаково мрачны. Когда я чисто механически накладываю на комедийное произведение атмосферу мрачности, я создаю новый опыт восприятия того непознанного и непроявленного, что есть в теме под названием «Шекспир».

 — Сейчас вы от театра отошли, снимаетесь в кино. Вы не раз подчеркивали, что делаете это исключительно ради денег.

 — Есть же художники, которые пишут картины, а подрабатывают дворниками. Для того чтобы жить. Они ничего больше не умеют. А я умею. Я умею играть в кино. Я и играю в нем. Просто я не кричу, как какая-нибудь певица Земфира, что я та-акой андеграунд… Хотя она никакой не андеграунд, а обычная попса, какие бы суперхудожественные тексты ни выдавала. И никогда она не отмоется от этой грязи. А меня эта грязь делает только сильнее. Чем чаще я в нее окунаюсь, тем ужасней становлюсь. И тем страшнее будет со мной иметь дело, когда речь зайдет об искусстве.

 — Таков ответ Владимира Епифанцева на упреки фанатов: как же он, такой гордый маргинал, скатился до съемок в сериалах?

 — Никакой гордости в этом смысле нет. Если я чувствую нужду, иду по улице, мне хочется есть и я вижу корку хлеба, то я подниму ее и съем. И не испугаюсь микробов. Меня этими микробами не прошибешь. Во мне достаточно здоровья, чтобы переварить всю ту дрянь, которую я в себя пускаю, работая в мейнстриме. Но это мне помогает обеспечивать свою семью, которая является частью меня и будет продолжать меня, — вот что важно. В отличие от гениев, которые никогда не скатывались до компромиссов, я проживу гораздо дольше. Их жизнь ломала очень быстро, этих маргиналов. Они заканчивали кто иглой, кто эпилептическими припадками, кто дурдомом. Я, надеюсь, до этого не дойду.

 — Признаюсь, меня невероятно удивило ваше участие в фильме «Живой». «Антикиллер-2», «Мама не горюй-2», «Ненасытные» — это понятно. Но картину Велединского отличает открыто декларируемая христианская позиция, вы же провозглашали, что игнорируете христианство. И вдруг…

 — Я не игнорирую христианство, я просто не являюсь религиозным послушником. И для меня любая религия является возможностью художественного высказывания. 

 — Именно поэтому вы вводили в ваши постановки элементы черной мессы?

 — Но черная месса не направлена на христианство как таковое. Она направлена на ханжество и догматизм, порождаемые христианством в его извращенном посыле в мир. На то, что заставляет людей превращаться в живых мертвецов, слепо отказываясь от своей жизни и посвящая всего себя секте.

 — Вы излагали свою позицию по данному вопросу авторам «Живого»?

 — Мне кажется, что Александр Велединский — при всех его заморочках на христианскую тему — человек очень здоровый. Очень позитивный. В нем вот этого сектантского дерьма нет. И это его личное дело — во что он верит. Он верит очень тактично, и то, как он это делает, не вызывает во мне раздражения. 

 — Может быть, вас привлекло в сценарии некое «пространство сновидения», о котором вы так любите рассуждать?

 — Меня ничто не привлекает в кино. Я просто радуюсь, когда фильм, в котором я снимаюсь, получается хорошим. Правда, пока такого не было. За исключением «Живого», картины достаточно пронзительной.

 — Года три назад вы публично заявили, что бесплатно на кинопробы не ходите. По-прежнему требуете, чтобы платили?

 — Это я раньше дурачился, когда не снимался в кино принципиально. Сейчас я на кинопробы хожу. Причем на любые, даже если мне предложат эпизод. Потому что считаю, что надо использовать все ходы. Через это можно прийти к кинорежиссуре, например. Когда ты становишься медийным персонажем, это облегчает путь.

 — «Антикиллер-2», «Мама не горюй-2», «Ненасытные» вполне в духе столь милой вам «мусорной» эстетики, но тот же «Живой» или, например, «Фартовый» сделаны уже в традициях психологического театра. Это что, возвращение блудного сына к истокам?

 — Да я ничего там не играл на самом деле. Те эмоции и состояния, которые я испытывал в собственных спектаклях, близко нельзя поставить с тем, что я сделал в «Живом»! Я просто старался быть органичным, в меру выполнять задачу режиссера и быть точно в образе. Это несложно. Главное в этом фильме — результат, а не мой образ.

 — То есть вы таки открещиваетесь от психологического театра?

 — Я не открещиваюсь. Я всегда использую в своих перформансах элементы психологического театра. Обязательно. Не как основное, за чем нужно следить, а лишь как часть общей партитуры, в которой есть еще и звуковой, и пластический театр.

 — Собираетесь продолжать свои театральные эксперименты?

 — Да я особо не экспериментирую. Опыты, так скажем. Я же ученый, я соединяю несоединимое — и получаю результат.

 — А что вам дороже: результат или процесс?

 — Процесс — это скучно.

 — Не знаю, не знаю. Анатолий Эфрос, например, о процессе написал целую книжку «Репетиция — любовь моя».

 — Ум-м-м, какое название! «Репетиция — смерть моя» я бы назвал такую книжку. Ненавижу репетиции, меня они безумно утомляют. Я даже из-за этого сейчас не соглашаюсь работать в театре. Как подумаю о репетициях… Я, так скажем, одновременно и строитель, и потребитель своих произведений. Мне важно сделать для себя. То, по чему я истосковался, наблюдая за всей картиной жизни. Процесс интересен, конечно же, но результат важнее. Если мы говорим о спектакле.

 — А если мы говорим о кинематографе? Например, о ваших отрывках, которые показывали на фестивале сверхлюбительского кино «Стык». Публика недовольна: подразнил Епифанцев, а до победного конца так и не дошел.

 — Не дошел, потому что у меня времени нет. Это же всё были мои упражнения в области видео. Организаторы очень просили дать «что-нибудь». Но у меня нет законченных работ, просто я учусь снимать кино в разных его проявлениях: как можно снять диалог, как можно снять диалог в движении, как можно снять диалог на троих в движении и при этом еще во время мордобоя и так далее. А как можно снять всё статикой, без оператора. В результате появляются различные ролики.

 — Все-таки кем вы себя больше ощущаете: актером или режиссером?

 — Наверное, режиссером. Мне это ближе, потому что в режиссуре можно проявлять себя как угодно: как художник, как поэт, как музыкант.

 — Однако мы знаем не очень много примеров, когда режиссер добровольно отдается в рабство другим режиссерам, приходя к ним в качестве актера.

 — Актер — это моя профессия. И я достаточно профессиональный актер, чтобы найти в себе силы забыть о том, что я режиссер.

 — А взбунтоваться не хочется?

 — Когда вижу непрофессионализм, хочется. Но если режиссер профессионален, даже если он мне не близок и чужд по всему тому, что он делает, я не бунтую. Я честно исполняю задание. 
Вера Звездова, Культура, 30.11.2006

Пресса

Грибы,'мерседес' и весна…., Ruskino, 14.04.2011

Владимир Епифанцев: «Generation „П“ — это фильм ужасов», Комсомольская правда, 12.04.2011

Владимир Епифанцев: «Из-за этого фильма я профукал несколько десятков ролей», Труд, 19.01.2011

Экранизацию Пелевина выпустят в апреле, Комсомольская правда, 15.12.2010

Владимир Епифанцев в новом боевике «Человек ниоткуда», Комсомольская правда, 3.12.2010

Человек ниоткуда, Семь дней, 25.11.2010

Алексей Андрианов снимает «Шпионский роман», видеосюжет телеканала КУЛЬТУРА, 3.11.2010

Владимир Епифанцев: «Я вырос в районе бандитов и отморозков», Труд, 30.09.2010

«В обыденном мире художнику не бывает места», 17.06.2010

Начались съемки «Шпионского романа» по Акунину, Известия, 8.04.2010

Владимир Епифанцев в Саратове: На «Танцах со звездами» я сбросил шесть кг!, КП Саратов, 29.03.2009

Владимир Епифанцев: «Меня микробами не прошибешь», Вера Звездова, Культура, 30.11.2006

Детский «Макбет», Роман Должанский, Коммерсант, 4.02.2002

Скольких я зарезал, скольких перерезал, Марина Давыдова, Время новостей, 17.01.2002

Макбет как вурдалак, Дина Годер, Еженедельный журнал, № 2, 16.01.2002




© 2005—2024 Арт-Партнер Синема
info@artcinema.ru, kino@artcinema.ru, akter@artcinema.ru
Малый Харитоньевский пер., 8/18
(ст.м. «Чистые пруды», «Тургеневская»)
Тел.: (+7 495) 937-75-73, (+7 495) 625-12-13